С начала полномасштабного вторжения врачи и фельдшеры на фронте в дефиците. Министерство обороны завлекает медработников высокими зарплатами, обещая, что на фронте они смогут зарабатывать до 265 тысяч рублей. Однако после заключения контракта медработников распределяют в «зеленые зоны» в приграничье, где платят гораздо меньше, и навязывают работу, которая не входит в их обязанности. Издание «Черта» рассказывает, как работают врачи и младший медицинский персонал в прифронтовой зоне. «Медуза» публикует этот материал целиком.

Людмила из Челябинской области училась на фельдшера и до войны работала по специальности. В разное время она помогала в отделении терапии, хирургии и гинекологии, но после начала войны ее «потянуло» в военную медицину. В 2023 году она заключила свой первый контракт с Министерством обороны. 
Первые два месяца Людмила работала в полевом госпитале недалеко от российской границы. Медработники жили в палатке по 20 человек, работали сутки через сутки. Людмила признается, что после работы в относительно спокойных условиях гражданской больницы оказалась не готова к условиям «ни физически, ни психологически» — впрочем, то же самое она говорит и про большинство других медсестер: «Неважно, зачем девчонки шли — ради денег или ради идеи — никто из них психологически не был готов к такому наплыву». На смене работали четыре-пять медсестер, в сутки через них проходило до 100 — 120 раненых.
До того, как попасть на перевязочный стол, где работала Людмила, раненые проходили «сортировку» — во время этого процесса фельдшер или врач быстро оценивает состояние человека и распределяет раненых по уровню тяжести и в зависимости от того, насколько срочно нужна медицинская помощь. Людмила работала в отделении для легких ранений, так что помогать людям в критических состояниях ей приходилось редко: «Нашей бригаде повезло, перед нами была грамотная сортировка. Из ста человек только один за сутки мог „утяжелиться“ (состояние человека могло ухудшиться — „Черта“). И то не каждую смену». 
Чаще всего к Людмиле попадали военные с ранениями рук и ног. В ее задачи входило быстро обработать кожу вокруг раны, убрать грязь, промыть и очистить рану от мертвых тканей, положить антибактериальную мазь и наложить повязку. После этого военных отправляли дальше — в стационарные больницы.
«Во время ранения у человека выбрасывается много адреналина [и боль притупляется], а потом, когда уже бойцы попадали к нам на стол, уровень стресса снижался, и они начинали пищать. Иногда пищали как маленькие дети: „Ой, больно-больно, не могу терпеть“. Мы им говорили: „Вы столько прошли, столько перетерпели, а сейчас всего лишь ранку надо обработать“».
За 20-30 минут до перевязки раненые чаще всего получали анальгетики, но это спасало от боли лишь отчасти: «Каким бы сильным ни было обезболивание, все равно ковыряние, отрезание каких-то омертвевших тканей вызывает болезненность. Это как операция под наркозом — она проходит безболезненно для человека, но потом швы все равно начинают болеть. Здесь та же самая операция, просто незапланированная».
Людмила работала медсестрой в «перевалочном пункте» — промежуточном звене между оказанием первой помощи и госпиталями в глубоком тылу. До того, как раненые попадали к ней, их вытаскивали военные медицинского взвода — именно они занимаются эвакуацией с передовой.
Владимир, уроженец небольшого города в Северо-Западном регионе России, служил как раз в таком медицинском подразделении. Сорокалетний мужчина попал на войну по мобилизации и отслужил два с половиной года командиром медвзвода в мотострелковом батальоне на Купянском направлении. До осени 2022 года он учился в одном из медицинских вузов Санкт-Петербурга, а затем работал в представительстве крупной европейской фармацевтической компании.
Владимир рассказывает, что в военной части получил должность не по своей учетной специальности, поэтому в первое время ему было тяжело. В обязанности командира медицинского взвода входило не только лечение больных, но и управление санитарами — в разное время в подчинении у Владимира было до двадцати человек. Ему приходилось вести учет, подписывать рапорты, организовывать жизнь подразделения и делать «в принципе все, что угодно, что скажет командир».
Медики, состоящие в медвзводе, могут служить как на передовой, так и в небольшом отдалении: «Да и поле боя в современной войне — понятие относительное. Иногда находиться в десяти километрах от противника бывает опаснее, чем в километре», — объясняет в разговоре с «Чертой» Владимир. Санитары его взвода помогали всем, кто в этом нуждался, в том числе и гражданскому населению: в какие-то дни могло не быть ни одного пациента, в другие — по 10 человек: «Основной объем — это осколочные ранения и заболевания: гипертония, расстройства ЖКТ, ОРВИ, бронхит. Реже — переломы, минно-взрывные [ранения], совсем редко огнестрелы». 
В стандартные задачи медвзвода входит поставить диагноз, дать таблетку, сделать укол, перевязку, наложить шину и эвакуировать на более безопасную территорию. О том, как это происходит, Владимир говорить отказался, сказав только, что «каждый случай эвакуации во время боевых действий нестандартен и проходит с „приключениями“».
После этого раненому помогают в более крупном медицинском подразделении — медроте. Там работают более высококвалифицированные специалисты, которые могут оказать первую врачебную помощь. После процесса сортировки в зависимости от тяжести ранения человек попадет в медицинский батальон или полевой госпиталь. Пациентов, которым нужна более узкопрофильная помощь, везут в госпитали в приграничных регионах. 
Диля, военнослужащая 55 лет, работает в госпитале спецназа «Ахмат» в Курской области. Она окончила факультет лечебного дела, прошла интернатуру и стала хирургом в республиканской клинической больнице скорой помощи в Грозном. В 2022 году Диля решила пойти добровольцем в зону СВО
. Первые семь месяцев ее кандидатуру не рассматривали — не проходила по возрасту, к тому же женщин на службу брали неохотно. Но из-за недостатка желающих хирурга все же пригласили на должность.
Родным о своих планах заключить контракт Диля решила не рассказывать, так что семья узнала новости только когда она была уже на пути в Луганск. «Честно скажу, патриотических чувств не было, но приехав и став работать, появился и патриотизм и чувство ответственности за здоровье и жизнь ребят», — рассказывает медик.
За годы войны Диля служила в «ЛНР», «ДНР» и Запорожской области и успела поработать в госпиталях на первой линии фронта. Именно этот опыт оказался для нее самым тяжелым: «Ты видишь вокруг себя столько боли и страха, я не хочу говорить… Да, наши бойцы бесстрашные, но также они обычные люди, которым свойственно бояться. Это нормальное человеческое чувство». 
Сейчас Диля работает начальником медицинской службы и хирургом. «Бойцы попадают к нам с разными осколочными ранениями и соматическими заболеваниями, — рассказывает „Черте“ хирург, — Бывали случаи, когда по четыре-пять ночей не спали».
По мнению Дили, женщины зачастую справляются с нагрузками лучше, чем мужчины, а люди старшего возраста ответственнее и работоспособнее, чем молодые специалисты: «Когда в каком-то госпитале говорили, что к ним переводят женщину-хирурга, возмущению мужчин не было предела. Но потом понимали, что ошиблись, и радовались, что у них в коллективе женщина. Медики — это особые единицы в армии, в особенности в военное время. Мы пытаемся исправить то, что творит война».
В рекламе службы по контракту для медицинских работников обычно указывают максимальный уровень зарплаты: от 210 до 265 тысяч рублей в месяц в зависимости от воинского звания, должности и выслуги лет. В действительности такие зарплаты получают только медики, которые работают на линии фронта — они находятся вместе с военными и вытаскивают раненых с поля боя. Обыкновенные врачи, фельдшеры и медсестры, которые работают в военных госпиталях в тылу — даже на приграничных территориях — получают меньше средней зарплаты в частных клиниках Москвы. На сайте HeadHunter по объявлению «операционная медсестра» в столице нет вакансий с зарплатами меньше ста тысяч.
Многие врачи заключают контракты, не зная этих нюансов. Так произошло и с Людмилой: отправляясь в Белгородскую область, она надеялась на зарплату от двухсот тысяч рублей, но «обманулась»: «Начинаешь выяснять, а тебе говорят, что ты находишься не в зоне СВО, а на территории России. От нас было 20 километров до границы, а до линии соприкосновения там еще километров 50. Но тебе говорят, что ты уже в „зеленой зоне“, так что зарплата будет ниже».
Во время своего первого контракта Людмила получала 110 тысяч рублей в месяц: «В то время медсестры в регионе получали 40-50 тысяч, те, кто был в зоне СВО, получали по 200 тысяч, а мы были где-то посерединке», — рассказывает она. Гражданские медсестры могут трудиться бок о бок с такими же медсестрами, заключившими контракт с Министерством обороны — и получать втрое меньше. Именно из-за этой разницы в оплате труда многие готовы на годы поступиться собственной свободой — ведь контракты с Министерством обороны автоматически продлеваются до конца СВО — и получить воинское звание вместо гражданской должности. 
При этом заключившим контракт врачам не дают гарантий, что работать придется в госпитале в тылу, а не на передовой в блиндаже: «Ни один армейский документ не обеспечит работу по специальности. Врач здесь занимается тем, что скажут. Повезет, если это будет работа с пациентами», — пишет участник чата для военных врачей. Чтобы хоть как-то подстраховаться, врачи не идут в пункт отбора на военную службу сразу, а сначала ищут воинскую часть и получают «отношение». Это документ от командира воинской части, который подтверждает, что конкретного специалиста готовы взять на службу в его воинскую часть.
Но даже такая предварительная договоренность не гарантирует, что человек будет проходить службу там, где планировал — по условиям контракта военнослужащего могут направить куда угодно: «Увидел объявление, требуются фельдшера на СВО. Созвонился. А мне говорят, пойдешь сперва оператором БПЛА, а потом встанешь на должность», — пишет один из участников сообщества. «В части вас все равно в штурмы передадут, так и со мной было. Отношение — это так…» — пишет другой пользователь.
Отработав в полевом госпитале два месяца, в ноябре 2023 года Людмила стала работать на территории бывшего санатория в Белгородской области, который перепрофилировали в военный госпиталь. Теперь на перевязочный стол к Людмиле попадали военные не только с самыми простыми ранами, но и с переломами и сквозными ранениями, а самых легких оставляли на лечение прямо в санатории: больницы в Белгородской области были уже переполнены. Там Людмила прослужила еще год.
Несмотря на близость к фронту, медсестра не оказывалась в опасных для жизни ситуациях: «Наверное, мне повезло. Были воздушные атаки, были воздушные тревоги, нас спускали в подвал. Целую ночь, бывало, сидели в холоде, сырости, не спали. Но прилетов как таковых не было». В санатории медсестер селили уже не по двадцать человек, как это было в полевом госпитале, а по двое, была горячая и холодная вода, персоналу давали высыпаться: «Были периоды очень большого наплыва раненых, когда было необходимо помогать друг другу — тогда мы выходили [работать] в отсыпной [день]. Но чаще было спокойно».
При этом в чате для военных врачей Людмила написала объемное сообщение, которое выглядит гораздо менее позитивным. В нем она предупреждает других медсестер, что хороших условий работы добиваются только узкие специалисты, что работа тяжелая и «отдыхать как на гражданке никто не позволит», а в свой отсыпной медсестры выполняют дополнительные задачи. Также она жалуется на бытовые условия: невозможность уединиться и однообразное армейское питание.
Еще Людмилу тяготит отсутствие свободы: «Когда заключаешь контракт, ты становишься рабом Министерства обороны. На гражданке ты можешь легко уволиться, если тебя не устраивают условия труда, не устраивает размер зарплаты. Пишешь заявление и можешь искать себе другую работу. А с Министерством обороны такое не проходит». 
При этом Людмиле все же удалось разорвать контракт — она объясняет это «удачным стечением обстоятельств». После закона о мобилизации с осени 2022 года все контракты, заключенные с Минобороны РФ, превратились в бессрочные, а уволиться с военной службы стало возможно только «в исключительных случаях». Женщинам старше 45 лет и с детьми младше 14 лет разорвать контракт проще — они имеют право на досрочное увольнение по собственному желанию. 
У Людмилы как раз такой случай — ее старшей дочери 16 лет, сыну — 13. До войны она растила их вместе с бывшим мужем, который после развода продолжал жить с ними в одной квартире. Оглядываясь назад, она признается, что хотела, чтобы он отговорил ее от службы по контракту: «Если бы муж сказал мне, что он меня не отпускает, было бы лучше. Если бы хотя бы был разговор: „Люда, ну не надо тебе это, ты детей должна растить“. Но он почему-то сказал: „Ну хочешь, иди“ — и все». Людмила предполагает, что бывший муж не верил, что она собирается подписать контракт всерьез — у нее и самой были сомнения, что она пройдет медкомиссию. «На тот момент мне уже было больше 40, я думала, может быть найдут какую-нибудь болячку, скажут: „Сиди ты дома“. Но, сказали, что годна, даже группу А написали».
Спустя год после заключения контракта Людмилы ее бывший муж и сам решил пойти на войну: «Глядя на то, что у меня все спокойно, что я жива-здорова, он тоже решил пойти на контракт. Сказал, что тоже хочет денег заработать». Людмила пыталась отговорить его — объясняла, что идти рядовым военным не в пример опаснее, чем служить медиком в госпитале. Но бывший муж не послушал и все равно ушел на фронт.
К марту 2025 он перестал выходить на связь. Людмила вспоминает, что тогда еще надеялась, что скоро муж позвонит, но в глубине души уже готовилась его искать. К моменту разговора с «Чертой» от мужа Людмилы нет вестей уже несколько месяцев — теперь она понимает, что решение снова подписать контракт отчасти было продиктовано именно этим: «Сейчас начали проговаривать, и я поняла, что да — я его ищу, пытаюсь про это разговаривать, ищу дополнительные связи, дополнительные лазейки, чтобы отыскать бывшего мужа. Так что во время контракта еще одна цель у меня появилась: не просто служить, не просто людей лечить, но еще искать конкретного человека». 
На этот раз Людмилу распределили фельдшером в госпиталь Ленинградской области. Зарплата стала еще ниже — по словам Людмилы, сейчас, работая в двух тысячах километров от дома и детей, она получает меньше ста тысяч рублей. Уезжая на службу, она объясняла сыну: «Если эта война продолжится, я не хочу, чтобы ты участвовал. Я хочу помочь тем, кто пошел на заключение контракта, чтобы когда придет твое время служить, тебя не забрали насильно». 
Людмила разрывать контракт не собирается, детей, оставшихся с бабушкой в Челябинской области, перевозить тоже пока не планирует: «До окончания СВО я точно дергаться не буду, а потом посмотрю».