Война между Ираном и Израилем вытесняет из мировой повестки российско-украинскую войну, а также демонстрирует потерю мирового влияния России, которая считает себя союзником Ирана. Старший научный сотрудник Берлинского центра Карнеги по изучению России и Евразии Александр Баунов объясняет, почему Путин очень хочет выступить посредником в завершении новой войны, но оказывается никому не нужен.

Александр Баунов

Почему Россия не может определиться с четкой стратегиейВойна Израиля против Ирана, к которой раздумывает присоединиться администрация Трампа, поставила Владимира Путина в трудное положение. Атакован режим, который после вторжения в Украину в 2022 году стал близким союзником. Новый статус формализован в договоре о Стратегическом партнерстве, подписанном в январе нынешнего, 2025 года. Коллективная память о прошлом величии, на которую опирается внутренняя и внешняя политика российского режима, полна историями о том, как одного окрика из Москвы было достаточно, чтобы остановить агрессивные действия против его союзников на Ближнем Востоке — будь то суэцкая интервенция
Англии и Франции, остановленная одним советским намеком на атомный ультиматум, или арабо-израильские войны рубежа 1960–1970-х. 
Такой ультимативной словесной интервенции Россия, увязшая в Украине, не может себе позволить. Инструмент словесного ядерного шантажа уже использован в ходе украинской войны. Никто не поверит, что Москва, не решившись даже символически переступить ядерный порог ради себя, пойдет на большее ради Ирана.  
К тому же с Ираном Россия оказалась в положении, в каком привыкла видеть своих противников по борьбе за Украину. Путин всегда утверждал, что Украина нужна России больше, чем Западу, поэтому русские готовы жертвовать за Украину больше, а значит, добьются своего. Теперь в Кремле осознают, что Израиль и США готовы на большее ради уничтожения иранского режима, чем Кремль ради его спасения. 
Выбор, как действовать, осложняется для Москвы тем, что противники Ирана не являются в настоящий момент злейшими врагами России. Это относится и к Израилю, и к монархиям залива, и к администрации Трампа, с которым Путин все еще надеется на «большую сделку». 
И в то же время иранский режим для России относится к числу тех, которые слишком важны, чтобы пасть. Как Китай не может допустить поражения России в Украине, хотя прекрасно обойдется без российской победы, так Иран в представлении российского режима не должен проиграть эту войну. Помочь ему военным путем Россия неспособна и не собирается, зато изо всех сил пытается продать свои посреднические услуги. 
В начавшейся атаке Израиля на Иран для России есть свои краткосрочные плюсы. Нефть выросла с 65–70 до очень комфортных 78 долларов за барель и может подрасти еще. Любое применение силы в мире, тем более опережающее, маскирует действия России, помогает отвлечься от того, что творится в Украине, умножает примеры двойных стандартов, особенно ценных тем, что они не из прошлого, а из наших дней. 
Фотография многоэтажной дыры, проделанной в спящем жилом доме в Киеве ночью 17 июня, попала бы на мировые первые полосы три и даже два года назад, сейчас ее почти не видно за пределами российских СМИ в изгнании и социальных сетей. При всей разнице контекстов война в Газе релятивизировала российскую жестокость, война в Иране — сам факт превентивного удара.
Воюющая Россия — бенефициар любого мирового насилия и беспорядка, независимо от любых предысторий, будь то Индия с Пакистаном, Африка или Ближний Восток. Москва напористо пользуется чужими грехами, чтобы прикрыть свои, хотя христианство, защитником которого она себя провозгласила, открыто отвергает моральную релятивизацию, настаивая, что отвечать придется за свое, без взвешивания на весах чужого. Впрочем, искаженное до противоположного смысла цитирование
Путиным евангельской фразы показывает, что к писаниям он относится так же несерьезно, как к парламенту, судам, прессе или науке. 
Даже с учетом центовых и маскировочных выгод минусов от войны в Иране для Москвы набирается больше. За время СВО Иран превратился из врага общего врага во что-то вроде полноценного союзника. Когда России понадобились боевые дроны, Иран, в ответ на турецко-украинские «Байрактары», предоставил свои «Шахеды» — и поставляет их до сих пор. Он поделился опытом обхода санкций и плодами собственного импортозамещения, стал обходным каналом международной торговли, приобретал часть российских энергоносителей и даже перепродавал их на международном рынке вместе со своими. А уже после 2022 года вступил в БРИКС и ШОС и стал наблюдателем в собранном Россией общем рынке ЕАЭС
.
Иран — важный идейный союзник. Его враждебность по отношению к Западу базируется на сходном с Россией фундаменте революционного традиционализма — агрессивной защиты религиозных ценностей. Наконец, Иран, давно в той или иной степени изолированный от Запада, является живым примером российской версии полного суверенитета и многополярности — такой, при которой права государства выше прав человека, а правительство имеет полную власть над жителями. Сама возможность поражения такого «полностью суверенного» государства — это минус один в российской картине многополярности. 
Парадоксальным образом собственное вторжение в Украину Москва не считает ударом по идее суверенитета, ведь Украина для Кремля недостаточно суверенна. В искривленной таким способом системе координат она — высунувшаяся слишком далеко наружу часть одного из мировых полюсов. 
Официальные российские реакции полностью соответствуют важному месту нынешнего Ирана в кремлевской картине мира. Атака на Иран осуждена практически в тех же формулировках и выражениях, в каких три года назад, а то и в 2014 году начали осуждать начавшую войну Россию, но в Москве это лишь повод задирать Запад, а не усомниться в собственной правоте.
Ряд обстоятельств осложняет эту простую, ясную картину. В отличие от советского времени Израиль не находится в ряду врагов, наоборот, это едва ли не последнее не враждебное государство западного лагеря. Этому сопутствует неформальное восхищение Израилем среди российских милитаристов, его готовностью применять силу, не оглядываясь на чужое мнение.
Из ряда заклятых врагов России временно исключена Америка Дональда Трампа. Все это мешает развивать стандартную для российского режима оценку событий. Путин для части собственного окружения, непримиримо настроенной к Западу, оказался в сходной ситуации, в которой сам Трамп оказывается из-за его отношения к России. Оба отвечают на критику: нужно разговаривать даже с заклятым врагом, если хочешь, чтобы война прекратилась. Но она продолжается.
Десять с лишним лет назад, после аннексии Крыма и первого вторжения в Донбасс, Россия попала под масштабные санкции и в дипломатическую изоляцию. Покончить с этой изоляцией, перевернуть страницу помогло успешное вмешательство в сирийскую войну на стороне Асада. Тогда Россия перестала быть страной, с которой обсуждают Украину, и вновь стала тем, с кем говорят о мировых делах. 
Сейчас ситуация повторяется. Россия под еще более масштабными санкциями и в еще большей изоляции после еще более кровавой войны и новых аннексий, в Кремле вновь оживает идея отодвинуть эту войну на периферию международных отношений России за счет вмешательства в очередной конфликт на Ближнем Востоке. В 2015 году Москва, отправив войска в Сирию, поставила всех перед фактом, буквально принудила регион и мир признать ее игроком не только на постсоветском, а на глобальном пространстве. 
Сейчас Россия не может себе этого позволить. Враги ее союзника — не местные партизаны, пусть и поддержанные влиятельными силами снаружи, а Израиль, к которому могут присоединиться США. А в роли посредника нельзя прийти явочным порядком, нужно согласие воюющих сторон, а в случае Израиля — еще и Вашингтона. 
Если перечесть заявления последних четырех месяцев, заметно, как Москва буквально напрашивается в помощники Вашингтону для решения иранского ядерного вопроса. Уже в отчете о первом телефонном разговоре Трампа и Путина 12 февраля Кремль постарался как можно сильнее расширить круг вопросов и вывести обсуждение как можно дальше за пределы украинской темы. Среди обсуждавшихся тем в отчетах собеседников звучал Ближний Восток. 
В марте Рейтер сообщил, что Россия предлагает посредничество по теме иранской ядерной программы. В апреле Лавров приветствовал начало переговоров Трампа с иранским руководством, которые должны при этом учитывать законные интересы Ирана. В отчете Трампа о телефонных переговорах с Путиным 4 июня звучал максимальный скепсис по поводу завершения украинской войны («Это был не тот разговор, который приведет к немедленному миру»), но Иран выглядел второй, гораздо более перспективной темой разговора. В отчете его и Кремля иранская тема занимала равное место с украинской. 
Очевидно, Кремль готовился не к сирийскому варианту ухода от украинской темы, а скорее к иранскому 2015 года. Тогда Россия, едва закончив масштабные боевые действия в Донбассе, стала одним из участников и международных гарантов соглашения
по иранской ядерной программе и главным оператором иранского ядерного топлива в рамках сделки. 
После начала воздушных ударов Израиля по иранским целям Путин попытался в новых условиях ускоренно реализовать свой посреднический потенциал, заготовленный для переговоров по обновленной ядерной сделке. Он позвонил премьеру Израиля Нетаниягу и президенту Ирана Пезешкиану, а потом созвонился с Дональдом Трампом и предложил посреднические услуги.
Поначалу Трамп сообщил, что открыт российскому предложению. Но его реплика по итогам очередного разговора с Путиным 14 июня звучала почти издевательски: «Я ему ответил: окажи мне услугу — будь посредником у себя. Давай сначала займемся Россией, хорошо?»
Переменчивый Трамп способен завтра вновь выйти с противоположным мнением, и, возможно, по этой причине некоторые СМИ внутри России приводят его реплику целиком (а для кого-то это еще и тихая фронда). Однако сомнения по поводу возможной российской посреднической роли есть не только в Вашингтоне. 
Личные отношения Путина и Нетаниягу не испортились, но израильское общественное мнение после 7 октября стало относиться к России хуже из-за ее откровенно дружеских контактов с ХАМАС. К этому добавились новые смутные разговоры о том, что часть иранских ракет преодолевают израильскую ПВО благодаря российской модернизации.  
Иранский политический класс относится к потенциальному российскому посредничеству скептически. Официальный Иран благодарит Россию — например, в разговоре министра иностранных дел Аббаса Арагви с Сергеем Лавровым. Правда, не выделяя отдельно Россию, а в ряду с другими, кто поддержал Иран. 
Загадочнее выглядит сообщение иранского посла в России, который пишет, что атакованный «сионистским режимом и американским оружием», при бездействии международных организаций Иран «не забудет, какие страны поддержали нас». От главы дипмиссии в Москве скорее ожидалась бы адресная благодарность с упоминанием России. 
Заявление дипломата напоминает не столько благодарность, сколько призыв поддерживать активнее. А под международными организациями можно понимать не только ООН, где Тегеран мог бы найти достаточную поддержку, чтобы осудить Израиль, но те же БРИКС и ШОС
, которые пока не особенно озабочены помощью своему новому полноправному члену. 
Все это происходит на фоне предшествовавших войне недоверчивых ожиданий в Иране по поводу сближения Путина и Трампа и традиционных опасений, что империалистические державы всегда способны сговориться между собой за чужой счет. А также что Москва способна разменять интересы Ирана, чтобы поправить дела с Америкой. 
Тема российской помощи или поддержки сейчас никак не выделена иранской пропагандой, из которой скорее складывается ощущение опоры на национальные героические силы и дружбу с собственными армией, авиацией и флотом. 
Россия все еще может предложить уникальное посредничество. Но спроса на ее услуги нетДля потенциального посредничества у нынешней России было два главных актива — оба унаследованных скорее от перестройки и 90-х, чем от биполярной эпохи советского внешнеполитического могущества. Это относительный нейтралитет на Ближнем Востоке, приобретенный благодаря отказу от поддержки арабских стран. И роль связного между режимами-изгоями и цивилизованным миром. Путин с первых лет у власти старался модерировать отношения между Западом и Северной Кореей, Сирией и тем же Ираном.
Успешное миротворчество и сейчас могло бы восстановить место России в ряду влиятельных мировых держав, несмотря на собственную агрессивную войну. Но на это российское предложение нет отчетливого спроса. Прежние попытки посредничать между Западом и его противниками окончились переходом Москвы на сторону стран-изгоев. Из этой позиции посредничать затруднительно. А собственная война лишает Россию остатков репутации миротворца. Именно на это намекал Трамп в своем довольно едком для его общения с Путиным твите «сначала посредничай у себя».
Без возможности спасти иранского союзника, как она спасла сирийского, без привычных посреднических активов Россия ничем не выделяется на фоне других потенциальных медиаторов, вроде Турции или Катара. Она лишилась ровно той валюты, которой намеревалась расплатиться с Вашингтоном за возвращение в мировую элиту. Бездействуют и расхваленные Россией организации глобального большинства БРИКС и ШОС, к которым присоединился Иран с прошлого года. 
Владимиру Путину остается наблюдать, как громят одну из, в его понимании, полностью суверенных стран, и ссылаться на то, что в договорах России с Ираном нет военных обязательств, да его и не просили. 
Но если вдруг попросят, помочь будет буквально нечем. Путин не может позволить себе поссориться ни с Израилем, ни с Трампом. Война против Украины не оставила ему ничего в запасе, кроме неубедительного предложения посредничества, но и оно нужно российскому лидеру главным образом для того, чтобы разменять чужую войну на свою.