После теракта
в «Крокус Сити Холле» правительство России серьезно ужесточило миграционную политику. В стране появился «реестр контролируемых лиц», куда попадают иностранцы, находящиеся в России без законных оснований. Оказаться там можно и по ошибке, а включение в реестр грозит депортацией. Также российские власти ограничили получение ВНЖ в упрощенном порядке для супругов граждан России. Весной 2025-го депутаты Госдумы обязали детей мигрантов сдавать тест на знание русского языка, без него невозможно поступить в школу. А с 1 сентября иностранцы, живущие в Москве и Московской области, должны будут пройти обязательные дактилоскопию и биометрическое фотографирование и сообщать о месте проживания с помощью специального мобильного приложения. Кроме того, сотрудники полиции постоянно устраивают рейды и вынуждают трудовых мигрантов подписывать контракты с Минобороны. «Медуза» поговорила с переехавшими в Россию гражданами Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана о том, как все эти меры повлияли на их жизнь.

Переехал из Узбекистана, работает в сфере общественного питания в Москве
В ноябре будет уже 15 лет, как я живу и работаю в России. Бо́льшую часть этого времени я прожил в Москве, работал и в ресторанах, и в кейтеринге. Когда я только начинал, было очень хорошо: много работы, выгодный курс доллара — я много отправлял домой родителям. [Правоохранительные] органы особо не донимали. Но за 15 лет все стало очень плохо. Сначала Крым, потом коронавирус, теперь Украина и санкции. Чего только не пережили. Родственникам теперь отправляем значительно меньше: и курс невыгодный, и платят меньше, да и семья уже немаленькая, свободных рублей нет.
Пару раз меня донимали насчет отправки в Украину. Как-то утром, когда я вел ребенка в детский сад, ко мне подошли двое мужчин в гражданском и попросили показать документы. Посмотрели на мою регистрацию, долго копались в каких-то бумагах в своей папке, потом сказали, чтобы я шел в военкомат становиться на учет. Я удивился: у меня ведь нет российского гражданства. Но с ними разве поспоришь? Пришлось пойти. Оказалось, что [в их базе] есть таджик с российским гражданством, у которого имя и дата рождения схожи с моими. Из-за этого пришлось пару часов проторчать в военкомате, пока я не объяснил, что это ошибка. Тогда меня нехотя отпустили.
Не припомню, чтобы раньше было настолько плохо жить в России, как в последние год-полтора. Все вокруг стали очень злые — и обычные граждане, и работодатели, и сотрудники полиции. Без паспорта и регистрации из дома лучше не выходить даже на пять минут. Бытового расизма стало больше, очень легко нарваться как минимум на оскорбления. 
По поводу «закона о геолокации»
много вопросов, а ответов мало. Как я понимаю, этот указ противоречит
Конституции РФ. Если все будет как [предполагается] в теории — сначала ставимся на миграционный учет в Сахарово
, потом при оплате патента
или при заключении трудового договора миграционный учет продлевается, — то это нормально. Если я работаю официально и оплачиваю патент вовремя, для меня нет ничего страшного в том, что власть будет знать, где я нахожусь. Может, этот закон закроет каналы взяток для полиции. Сейчас, например, владелец квартиры часто не прописывает мигрантов официально, чтобы не платить налоги и не бегать по инстанциям. И нашим мигрантам приходится покупать [фиктивную] прописку в каком-нибудь другом месте. А если полиция их на этом ловит, то от взятки не отвертеться. Может, с новым законом мигранты смогут напрямую оформлять прописку и платить на одну взятку меньше?
Но если всем будут устанавливать это мобильное приложение
[для геолокации] принудительно — это нехорошо. Кто и как будет проверять, где я живу? Запрещено ли мне иметь два и более мобильных телефона? А что случится
, если я оплачу патент на день позже? 
Даже сами сотрудники [миграционной службы] толком не знают, как это будет выглядеть на практике. Просветительскую работу среди мигрантов проводить не будут. А ведь большинство мигрантов не понимают серьезности нового закона. Когда видят сотрудников [полиции], начинают трястись от страха и готовы хоть в убийстве Кеннеди сознаться, лишь бы их не били. Обидно за наших ребят, они ведь сюда приезжают не от хорошей жизни, просто хотят работать. Это все система [бывшего президента Узбекистана Ислама] Каримова
и [президента Таджикистана] Рахмона, из-за них дома все так плохо.
Новый закон о тестировании детей мигрантов на знание русского языка — это нормально. Я своими глазами видел, как четверо [нерусских] одноклассников моего ребенка не знали языка и очень мучились из-за этого. Я думаю, если мигранты хотят обучать детей в России, то надо подготовить ребенка. Все мои дети родились и выросли в России, слава богу, у них нет проблем с русским языком. Старший сын учится в четвертом классе, недавно сдал экзамен
по русскому и [со своим результатом] вошел в десятку среди сверстников по Москве. Родители русских одноклассников сына были в шоке, что нерусский ребенок обошел русских детей! 
У моего сына был друг, русский мальчик. В первом и втором классе они крепко дружили, ходили друг к другу на дни рождения. А в третьем классе друг понял, что мой сын не русский, а узбек, и перестал с ним дружить. Я поговорил с сыном, сказал, что не разрешаю бить человека первым, но и не разрешаю позволять себя обижать. После этого он несколько раз давал лещей одноклассникам [в ответ на травлю] и все успокоились. Мой сын довольно крепкий, поэтому сейчас к нему особо не пристают.
Российского гражданства у меня все еще нет. Могу на него подать, но не хочу. О возвращении в Узбекистан пока особо не думаю. Может, когда дети закончат школу и встанут на ноги. Хотя сейчас я часто слышу хорошие новости из дома, мне нравится, как начал развиваться Узбекистан при [нынешнем президенте Шавкате] Мирзиёеве, может, решим и раньше вернуться, кто знает.
Переехал из Таджикистана, работает в сфере общественного питания в Ростове
Чтобы прокормить нашу семью, мой папа начал ездить на сезонную работу в Россию в 2002-м — через два года после моего рождения. Таджикистан тогда восстанавливался после гражданской войны
, работы было мало, а семья у нас большая. Он везде поработал — и в ресторанах, и на стройках, и таксистом, и много кем еще. В детстве я видел отца всего три-четыре месяца в году. Он привозил подарки из России и рассказывал, как ему там живется. 
После того как я пошел в школу, папа начал неплохо зарабатывать на стройках и мы смогли отремонтировать наш дом рядом с Душанбе. В 2019-м на деньги, которые папа заработал и сберег в России, я сыграл хорошую свадьбу. Я знаю, он очень гордится, что смог вырастить нас и что так поездил по России. Помню, как мы смотрели сочинскую Олимпиаду и папа хвастался, что он помогал строить объекты, смеялся, что без наших таджикских ребят эти Игры были бы невозможны.
Рабочие, возводящие объекты для Олимпиады Сочи-2014, у автобуса, привезшего их на смену. Красная Поляна, 14 ноября 2013 года
Валерий Шарифулин / ТАСС / Profimedia

Рабочие на стройке в Красной Поляне за год до открытия Олимпиады-2014. 10 февраля 2013 года
Kai Pfaffenbach / Reuters / Scanpix / LETA



С детства папа настаивал, чтобы мы с братом хорошо учились, изучали иностранные языки, чтобы могли найти хорошую работу дома и [нам] не приходилось быть далеко от семьи. Мне надо было слушать папу в детстве. Нормальную работу в Таджикистане я так и не нашел и после пандемии тоже начал ездить в Россию на заработки. Рассказы отца про приключения в России наложились на реалии уже в аэропорту — там обладателям нашего паспорта грубят, их долго мучают, подвергают обыску и унижениям. Это сразу готовит к жизни в России, понимаешь, чего ожидать. В любой официальной конторе сейчас [к нам] такое же грубое отношение.  
Папа говорит, что раньше к нашим мигрантам относились терпимее, сейчас полиция и даже обычные люди в транспорте очень легко могут испортить день. После теракта в «Крокусе» даже пришлось уехать на лето из России, потому что наших таджикских ребят начали избивать каждый день во время [полицейских] рейдов. По телевизору и в интернете началась очень сильная антимигрантская пропаганда, этот [председатель СК РФ Александр] Бастрыкин очень нагнетает обстановку каждый день.
Сейчас я работаю в сфере общепита в Ростове. Зарплата маленькая, но либо так, либо ехать контрактником в Украину. По этому поводу очень много давления — при оформлении каждого документа предлагают подписать контракт, предлагают деньги, угрожают. У меня пара знакомых ребят из Центральной Азии оказались в Украине — кто-то в [аннексированном] Мариуполе работал, кто-то еще ближе [к линии фронта].
Бо́льшую часть свободных денег я отправляю в Таджикистан. Там у меня растет пятилетняя дочка. Одно время думал привезти их с женой в Россию: пусть дочка учится здесь в нормальной школе. Но из-за закона о тестировании детей мигрантов [на знание русского языка при поступлении в школу] задумались, стоит ли. Дочка говорит только на таджикском, с русским у нее пока плохо. Вроде бы закон понятный — надо знать язык страны, в которой ты живешь. Но это значит, что супруге придется заниматься с дочкой отдельно русским языком, нужны деньги на репетиторов и учебники. И тестирование строгое, дети многих моих знакомых [мигрантов] уже один раз не смогли его сдать. Пока буду видеть дочку во время видеозвонков. Вот только интернет за пределами Душанбе очень дорогой и медленный. Я редко вижу семью, обмениваемся в основном голосовыми сообщениями.
Учительница средней общеобразовательной школы № 77 Новосибирска держит методические материалы тестирования дошкольников-иностранцев на знание русского языка. 20 мая 2025 года
Александр Кряжев / РИА Новости / Спутник / Profimedia

Дошкольник проходит тестирование на знание русского языка в средней общеобразовательной школе № 77 Новосибирска. 20 мая 2025 года
Александр Кряжев / РИА Новости / Спутник / Profimedia



Я видел новости про обязательную регистрацию на геолокацию в Москве. Папа говорит, что через год-другой такое для ребят из Центральной Азии введут по всей России. Хорошо, что в Ростове пока нет такого закона. Я состою в большом групповом телеграм-чате для мигрантов из Центральной Азии, там сейчас очень много вопросов [по поводу этого закона]. Посмотрим, как его будут исполнять в Москве, поговорю со здешними знакомыми. Если закон нормально исполняют и не берут взятки, то все будет нормально.
Переехал из Кыргызстана, работает в сфере строительства в Москве
Я впервые приехал в Россию в 2000-м. Экономика дома при [бывшем президенте Аскаре] Акаеве была ужасной, везде коррупция, неопределенность. Мой дядя переехал в Россию еще в 1990-х, он и помог мне найти первую работу в Москве разнорабочим на стройке. Первые лет десять я приезжал в Россию на сезонную работу. 
Во время [экономического кризиса] 2008 года было сложно найти заработок, зато до [аннексии] Крыма и после было хорошо. Я, наверное, миллион долларов отправил жене и родителям за эти годы! Шучу. Но работал я очень много. 
Жена и дети до сих пор живут в Кыргызстане, я не хочу их перевозить сюда. В России нашим сложно, хотя без семьи мне часто грустно. Я сам живу здесь постоянно с 2010-го, уже получил гражданство. Домой езжу редко, но, может быть, это мой последний год в России — уж слишком плохо здесь стали относиться к нашим. Меня сразу принимают за мигранта: у меня все-таки очень азиатская внешность и акцент еще есть. Часто приходится по мелочи давать ментам деньги на обед: сразу [как видят на улице] требуют документы. У них стыда нет, видно же, что я человек в возрасте. Одеваюсь вроде чисто, но все равно пристают: «тыкают», оскорбляют, долго не отпускают. В моем возрасте (Алмазу 49 лет, — прим. «Медузы») такие нервы не нужны. 
После теракта в «Крокусе» с расизмом стало хуже. Меня уволили из ресторана, где я тогда работал, прямо матом послали подальше: сказали, что «такие» им не нужны. Знаю, что многих наших молодых ребят из Кыргызстана на ровном месте арестовали и депортировали, в процессе их избивали, издевались над ними. Я с тех пор страдаю: перебиваюсь работой на стройке, хотя опыта работы в разных сферах много и работаю усердно, не жалуюсь, документы все есть. Пару раз какие-то мужики около метро предлагали записаться ехать в Украину, говорят, там на востоке хорошо платят. Я от таких дел держусь подальше. Менты, правда, стыдят, когда проверяют документы и видят, что у меня есть гражданство. Говорят, что Россия меня приютила, сделала человеком, я теперь должен отдать долг и пойти служить в Украине. 
Стопка повесток в военкомат, которую собирается заполнить полицейский во время рейда в оптово-розничном центре «Нордмолл» под Новосибирском, 9 апреля 2024 года. В рейде участвовали военно-следственное управление № 481 Следственного комитета России, сотрудники Росгвардии, МВД, военкоматов Дзержинского и Калининского районов Новосибирска, ФСБ и ее Управления военной контрразведки. В ходе рейда силовики зафиксировали 20 нарушений правил воинского учета и два нарушения миграционного законодательства. Всего они проверили документы у 300 человек
Кирилл Кухмарь / ТАСС / Profimedia
С прошлого года пришлось пару раз съездить в [миграционный центр] Сахарово — помочь сыну знакомых из Баткена
с оформлением документов. Я там не бывал почти с их открытия, [последний раз приезжал] когда гражданство получал. Там огромные очереди, наши все запуганные, их гоняют туда-сюда, грубят. Получение даже одного документа занимает полдня — Москва большая, пока доедешь… А у них то система не работает, то кто-то на обед рано уйдет, то просто нагрубят и откажутся принимать. Если слышат акцент или не нравится, как человек одет, начинают издеваться, говорят: «Нахуя приехал?» Я в таких ситуациях стараюсь нашим ребятам в очереди помогать: объясняю что и как, советую что-то, сигаретами делюсь. Они своего видят и им чуток поспокойнее становится, уже не так страшно.
Сейчас вот закон про геолокацию в Москве ввели. Непонятно, как будут исполнять. Если, например, я каждую неделю-другую на новой стройке работаю [и не имею российского гражданства] — то мне нужно каждый раз перерегистрироваться в их системе? А что делать со взятками? Например, мент отберет у меня телефон и я не успею отметиться в системе, если ему не заплачу. 
По Сахарово я знаю, как плохо работают их [миграционной службы] компьютеры. Если у них вдруг что-то сломается и система меня не отметит, что потом? А если в реестре
[контролируемых лиц] потом окажешься — это же такая мука бегать доказывать им, что это ошибка, показывать документы… Так и работу потерять можно. Поэтому думаю возвращаться в Кыргызстан к концу года. Дети уже скоро школу закончат, найдут работу — не пропадем. Чем мучиться в России с ментами, хочется провести время с детьми, пока [они] не женились и не разъехались.