На Каннском кинофестивале прошла премьера фильма немецкой постановщицы Маши Шилински «Звук падения» (оригинальное название — «In die Sonne schauen»). Это фильм, который поэтически сплетает истории жизни четырех девочек-подростков: в 1920-х, 1940-х, 1980-х и в наши дни. Единственное, что их объединяет, — место действия, ферма на севере немецкой земли Саксония-Анхальт. Кинокритик Антон Долин рассказывает, почему от этого фильма не оторвать взгляд — и чем он напоминает «Зеркало» Тарковского.

Представьте, что прямо сейчас, в 2025 году, на свет родится фильм, который захочется сравнить с «Зеркалом» Тарковского, «Амаркордом» Феллини, «Фанни и Александром» Бергмана. Наверное, вы ответите: «О чем там еще можно снимать?» Ведь кажется, что специфический и очень сложный жанр внутренней биографии
, рассказанной языком кинопоэзии, исчерпан шедеврами прошлого столетия. Ответ прост: не о чем, а о ком. 
Канон подобного кино создавался исключительно мужчинами. «Звук падения» Маши Шилински, ошарашивший зрителей в первый же день Каннского фестиваля, не только написан и снят женщиной, но и представляет летопись ХХ века через внутренние монологи четырех девочек-подростков. Картина лишена сквозного последовательного сюжета и длится два с половиной часа. Все это время решительно невозможно оторваться от экрана ни на минуту, как на сеансе массового гипноза. 
Международное прокатное название — «Звук падения» (нет сомнений, что под ним фильм и прославится) — не единственное. Немецкое звучит иначе: «Посмотрите на солнце» (In die Sonne schauen). А лучшим был заголовок оригинального сценария, над котором Шилински и ее соавторка Луиза Петер работали несколько лет: «Доктор говорит, что со мной все будет хорошо, но я чувствую грусть». Впрочем, все три едва ли способны передать уникальную интонацию зрелища. Но отражают основной фокус картины: подростки молчаливо наблюдают за окружающим миром, а изысканная монтажная конструкция соединяет их потаенные внутренние жизни в многоголосицу разных эпох. Соединены они местом действия — старой фермой в Альтмарке
. 
Там, незадолго до Первой мировой войны, за своей необозримо огромной семьей пытливо наблюдает Альма (Ханна Хект). Ее мать болеет, прабабушка умерла, а старший брат Фриц из-за таинственного инцидента лишился ноги. Позже, уже в преддверии Второй мировой, на костылях одноногого Фрица пробует ковылять его племянница Эрика (Леа Дригда). В 1980-х на той же ферме тайком курит и чуть не сжигает сарай Ангелика (Лена Урзендовски) — на нее жадно смотрит собственный дядя. Она бесстрашна и не боится переплыть реку-границу, отделяющую Западную Германию от Восточной. В наши дни с соседкой-одногодкой, чья мать недавно умерла от рака, знакомится скрытная Ленка (Лени Гейзелер).
Четыре героини не смогут встретиться друг с другом, но каждая по сюжету переживет первый сексуальный опыт, внезапную гибель близкого человека, острое одиночество и страх перед будущим. А потом испытает шок от того, как далеки друг от друга показная идиллия групповой фотографии и неспособность разделить с семьей заветные страхи и надежды. 
Ампутация ноги — будто всеобъемлющая метафора нехватки, неполноты, недостачи тепла, но также и отрывочного понимания происходящего. У взрослых свои секреты, у детей — свои, и неизвестно, кто умеет хранить их лучше. Это чувство дезориентированности, неспособности логично соединить фрагменты в цельную картину, передается публике, которая только к финалу разберется, что к чему. «Звук падения» можно интерпретировать как своего рода многослойный детектив, где сыщиком выступает зритель. При этом автор еще более скуп на подсказки, чем сам Господь Бог, в существовании которого сомневается даже жившая сто лет назад малышка Альма. 
Синефил припомнит и «Дух улья» Виктора Эрисе, и «Белую ленту» Михаэля Ханеке. Но больше любых фильмов «Звук падения» похож на упоительный неторопливый роман, наполненный мнимо необязательными подробностями. Михаил Бахтин
называл такие тексты «полифоническими». Не одна семейная сага, а сразу четыре под одной обложкой. Вспоминается недавняя сериальная интерпретация «Ста лет одиночества» Маркеса на Netflix, авторы которой пытались добиться такого же всеобъемлющего эффекта, но им это не удалось. Как правило, любому фильму для подлинного романного размаха и дыхания не хватает экранного времени, а сериалу, даже высокобюджетному, — художественности языка. «Звук падения» — тот редкий случай, когда в достатке того и другого. 
Неплохо было бы удержаться от попыток пересказа. Все равно никакие текстовые ухищрения не передадут богатства кинематографической текстуры и изобретательности звуковых, монтажных, операторских решений.
Камера Фабиана Гампера парит над актерами, приближается так, что можно рассмотреть поры на их коже, зигзагами бежит за девочками по лабиринтам старого дома, взмывает к потолку, чтобы тут же рухнуть вниз, замирает под водой. Шилински не боится расфокуса, игры с меркнущими и вновь набирающими силу цветами, резких контрастов между сновидением и явью и, наоборот, незаметных склеек между разными эпохами, сшивающих повествование в единую ткань.
Восхищение вызывает саунд-дизайн (Билли Минд, Юрген Шульц, Каи Теббел, Клаудио Демел), мастерски поддерживающий саспенс, то чарующий, то пугающий, то обрывающийся в кошмарную тишину: не считайте это спойлером, но заявленный «звук падения» не прозвучит вовсе.
Местами кажется, что материя фильма обладает тактильностью — мы невольно поморщимся, когда подростки, бежавшие наперегонки по сухой траве, будут сравнивать порезы на ступнях, — и нюхом: вместе с героиней мы ощущаем запах погреба, речной воды на коже, лака для ногтей.
Наконец, никаких слов не хватит, чтобы описать фантастическую органику актрис, по преимуществу дебютанток. Через кастинг прошли полторы тысячи девочек. 

Fabian Gamper / Studio Zentral
Может сложиться ложное впечатление, будто картина — чистая демонстрация незаурядных режиссерских способностей, нарциссический экзерсис. Однако, в отличие от Тарковского или Бергмана, Шилински не делится собственным опытом, а погружается в чужой. Фильм аккумулирует скрытые, неочевидные переживания молчаливых свидетелей истории, бескомпромиссно уравнивая драмы макромира (мировые войны, разделение страны) и микромира (смерти близких, предательство родителей). Вероятно, это и есть тот самый «female gaze» — женский взгляд на вселенную, который был столь выразительно явлен в прошлогоднем «Вермильо» Мауры Дельперо, фильме — побратиме «Звука падения». Перед нами другая история — более реальная и трезвая, чем известные варианты. Двадцатое столетие глазами девочек и женщин. 
Еще один причудливый эффект: обычно подобное кино укоренено в прошлом, купается в прустианской ностальгии по невосстановимому вкусу размоченного в чае печенья. «Звук падения» не таков.
Это фильм о рождении будущего, о моменте, когда ребенок прощается с детством и открывает для себя ход времени — травматичный, но захватывающий. Установленная режиссеркой связь между живыми и мертвыми, старыми и малыми, счастливыми и несчастными хрупка и явится только внимательному взгляду. И тем ценнее крохотные открытия совпадающих ракурсов, реплик, бытовых деталей. Перечеркивая саму концепцию «прогресса» (очевидно, как слишком мужскую), Шилински обнажает цикличность жизни, времени и пространства. Помогает «найти десять отличий» между переплетенными судьбами, доказывая непрерывность, неразрывность маленького человеческого бытия.